«Них*я мы не альбатросы». Художник Слава Машницкий открыл в обычной херсонской хрущевке музей современного искусства

Слава

Снаружи дом номер 51 по проспекту Ушакова в Херсоне выглядит как обычная хрущевка. Несколько подъездов, пять этажей, небольшой двор. Строили в 1960-е по заказу Союза художников СССР. На первом этаже устроили мастерские для скульпторов, на втором и третьем поселили художников, а еще выше — обустроили галереи для живописи и мастерские художников. Именно тут, в первом подъезде в квартире № 8 находится херсонский «Музей современного искусства». У подъезда в джинсах, футболке и тапочках стоит высокий мужчина со щетиной — это местный художник Слава Машницкий. Он основал музей в 2004 году. С тех пор через этот музей прошли многие художники. Некоторые из них, например Стас Волязловский, стали всемирно известными.

— Коньячка взяли? Это хорошо, у меня там есть, очень он вкусный, но пусть еще будет. На всякий случай.

Мы поднимаемся на третий этаж. За железной дверью крошечный коридор. На матово-черной стене написано: «Музей современного искусства», а ниже название выставки — «Стас Волязловский. Оригиналы». Под надписью столик, на нем лежат билеты в музей, коробка для пожертвований и книга со стихами Волязловского. Это обычная квартира из двух комнат и кухни. В одной из комнат — красный ковролин на полу, а на белых стенах развешаны черновые наброски картин. Комната — это и есть музей, ему уже почти 16 лет. Слава проходит на кухню и ставит чайник.

Вячеслав Машницкий родился в Херсоне, его отец тоже был художником, поэтому Союз художников и выдал ему эту квартиру, где Слава провел детство. Поначалу он хотел стать боксером, но мама отговорила его от этого занятия, и он начал рисовать. Отслужив в армии, в 1986 году он поехал поступать в Киев. По времени это совпало с Чернобыльской катастрофой, и пустой город произвел на него очень сильное впечатление.

— Только я, менты и проститутки в камерах городских отделений милиции.

К лету 1990-го расселили знаменитый киевский сквот художников на улице Ленина, и они все переехали в здание на улице Михайловской, которая раньше носила название Парижской коммуны. Так появился сквот «Паркоммуна», где зародилась школа новой волны. В сквоте работали художники Юрий Соломко 

— Чуваки из Днепра, такие как Голосий, везли иностранные художественные журналы. Их перепечатывали на советской полиграфии, все в одном цвете смотрели. Если бы не приезжие, не эта свежая кровь, п*зда была бы. Но потом художники поняли ключевые элементы нового рынка. И если я был наблюдателем, то Чичкан, Савадов и Сенченко его создавали.

Машницкий делал один из первых перформансов — «развенчивал миф о князе Олеге».

— Это была акция «далекое-близкое». Мы вкопали диорамы в землю, пригласили всех. Это была одна из первых акций, до этого только [художник Валентин] Раевский жег своих слонов 

Позже Слава начал продавать свои картины. Среди художников его называют концептуалистом, но сам он относит себя к школе реализма. Его сюжеты максимально просты и обыденны: очередь в магазин, свадьба на грязной улице, беседующие у окна студенты.

Слава наливает коньяк и ведет показать маленькую комнату. В ней висят несколько его картин, стоит кровать, на которой свалены вещи, у изголовья кровати — шкаф.

— Я сейчас редко рисую. Мне свои картины ставить некуда, потому что для музея все несут. А я так не могу, мне жить где-то надо, я люблю, когда вокруг чисто. Пришел, вздрочнул, посмотрел на искусство. А тут постоянно коробки, холсты, картины, фотографии. Я думал, музей будет настолько легкий: каждый свое хранит по домам, а если что — свистим и делаем экспозицию. Получилось все немного не так.

Идея сделать музей современного искусства пришла Славе в голову в начале нулевых, когда он вернулся из Киева. Говорит, что «сидел в столицах и думал о Херсоне»:

— Я вернулся сюда и решил, что нужно что-то делать, продолжить линию деда и отца, которые тоже были художниками. А тут как раз эта квартира. Я в ней рос вместе с сестрой. Помещение небольшое, конечно, но для локальных проектов подойдет. Вообще, в каждом крупном городе должна быть такая галерея.

Слава возвращается на кухню, наливает новую порцию коньяка и берет сигарету из пачки. Молча стоит несколько секунд, а затем лезет куда-то под стол и достает большой альбом:

— Вот, посмотри. Мы в начале 2000-х тусовались с местными творческими жителями. Они меня как-то взяли и привезли в дом Полины Райко, там мы с ней познакомились. Я поразился тому, как она рисует. Потом, в 2004 году мы решили привезти ей холсты, чтобы она для нас разрисовала их, приехали в Цюрупинск [с 2016 года город переименован в Олешки], а Полина умерла. Я тогда сразу побежал и основал Фонд Полины Райко.

Полина

Полина Райко — культурная аномалия Херсонской области, она родилась в Цюрупинске в 1928 году и до 1997 года ничем не отличалась от других жителей села. Работала сначала в колхозе, а потом в совхозе, вышла замуж, родила детей. А потом случилась трагедия и она начала рисовать.

— У нее умер муж, сын попал в тюрьму, а дочь погибла в аварии, — рассказывает Машницкий. — Сын сильно пил, вернулся из тюрьмы и бил ее, а потом умер от цирроза. Она в 69 лет схватила кисточку и побежала рисовать. Причем краской ПФ, самой дешевой.

У Райко была смешная пенсия до 100 гривен, но всю ее она тратила на краски и кисти, вместо холстов решила использовать собственный дом. Сначала разрисовала весь забор, затем стены, потом стала рисовать внутри дома: разрисовала печь, шкафы, комод и даже лампы с проводами и потолок.

— Это шло у нее изнутри, настоящее наивное искусство, она как Микеланджело из Цурюпинска. Проблема в том, что все эти шедевры не свернешь рулоном, как холсты, и не вывезешь просто так в музей. Это целый дом.

Слава начал искать покупателей, чтобы выкупить дом из частной собственности и сделать из него дом-музей Полины Райко.

— Год искал, нашлись какие-то канадцы. Купили дом. Он в Канаде искусством занимается, уважаемый человек, а она в Киеве иногда живет. Года три они имитировали деятельность, а потом пропали, дом рушится, валится, с ними связаться невозможно. Жуть с этим домом: надо делать дренажную систему, стены валятся, все осыпается — ужасное состояние. Сейчас дом по-прежнему в частной собственности.

У Фонда Полины Райко появился сайт. На нем Машницкий выкладывает фото прошедших выставок, делает отчеты о событиях в музее и собирает деньги на реставрацию дома.

— У нас впереди очень много работы. Мы по закону должны пройти все процедуры — от обычного дома до дома-музея, который охраняется законом. Но нет плана дома, нет документов. Надеюсь, приедет архитектор, померяет все, и мы наконец-то начнем двигаться в сторону признания дома памятником архитектуры.

Кроме того, что Фонд Райко занимается поддержкой локальных инициатив, он еще взял под патронат музей Машницкого. Хотя в жизни музей и фонд — это и есть сам Машницкий. Чтобы пройти все бюрократические процедуры, Слава и его друзья-художники решили довести регистрацию фонда до абсурда и придумали ему флаг и гимн. Машницкий берет коньяк, выпивает, подходит к компьютеру и включает гимн фонда на YouTube. Несколько голосов поют о том, что стоит перечислить деньги в Фонд Полины Райко.

— Вот наш гимн, простите. Придется вам разок послушать.

Машницкий рад, что помещение, в котором сейчас размещается музей, уцелело в эпоху приватизации 90-х. Говорит, что так повезло не всем.

— Во времена приватизации все союзы по Украине решили приватизировать свое имущество, ведь такие типовые дома художников, музыкантов и поэтов есть везде. Во времена Кучмы оказалось, что поэты пробухали все имущество, музыкантам пох*й, а выжили одни художники, потому что художник без мастерской — это вода без воды. Чтобы рисовать, нужно пространство интерьера. Основной конфликт художника — это место. Он, если негде, на коленках начинает рисовать, на скалах, на телах. Это главное условие. А потом прошла приватизация, родственники все что можно поотжимали, но мастерские остались за художниками, потому первый и пятый этажи наши. А вот в Николаеве все приватизировали, мастерские стали частной собственностью. Мне знакомый оттуда говорит, что мне повезло: у меня внучка рисует, так я могу мастерской пользоваться, а у остальных п*здец — везде картошка.

Машницкий показывает на пергамент с рисунками на стенах, берет стакан с коньяком и поднимает в воздух:

— За Стасевича! Он всегда с нами. За Стаса Волязловского, чьи работы сегодня висят на стенах этого музея.

Стас

Все стены музея увешаны эскизами художника Стаса Волязловского. Эта выставка называется «Оригиналы». На рисунках огромные члены, кобзари, Ющенко с бандурой, тюремные масти и ироничные надписи: «Сегодня ешь ты плод незрелый», а рядом рисунок девочки лет девяти, которой твердый мужской палец лезет под купальник. Волязловский — это гений из Херсона. Он выставлялся в Нью-Йорке, Цюрихе, Москве, Берлине, но начал свой путь в галерее Машницкого — именно в этой квартире.

Сам Волязловский называл свое направление «шансон-артом» и говорил, что рисует на тряпках. «Сейчас я делаю «тряпки», — рассказывал Волязловский в одном из интервью. — Я так называю текстиль, с которым меня на сегодняшний день знают. Это старые простыни, шариковая ручка, чай. [...] Толчок к вышеупомянутым «тряпкам» — даже не к тряпкам, а скорее к форме или языку, который я называю CHANSONART, — мне дал Юра Соломко, за что я ему всегда буду очень благодарен».

Слава говорит, что Волязловский брал свои образы буквально из воздуха:

— Как-то Стас пошел к стоматологу и увидел стенгазету, или, как это называлось, санбюллетень. Тогда же у него родилась идея сделать абсурдные бюллетени в духе таких агиток. Например, «боевой листок детского патологоанатома».

В 2008 году Стас нарисовал мужчину в форме, который оправляется на другого мужчину, а на спине у него написано «Крым наш». Про Волязловского ходило много легенд: что он рисует свои произведения на простынях, на которых спали бомжи и на которых он сам спал с проститутками; что одну из таких простыней купила Алла Пугачева; что подушки, выставлявшиеся в PinchukArtCentre, он нашел на мусорнике, и другие. Славик все время смотрит на эскизы на стенах.

— Стас особенный был. Открылся он как художник тут, в нашем музее. Приехал сюда один тип, посмотрел на это все и повез Стаса за границу. Так и началось. Стас никогда не отдавал оригиналы, делился копиями, а фундамент оставлял себе. Так вышло, что теперь мы и показываем в музее его оригиналы.

Спрашиваю у Славы, откуда у него весь этот пергамент. Слава выпивает еще коньяк и чешет голову:

— Стас мне принес как-то, а у меня и так уже жопа была, все завалено. Так у меня эти оригиналы и остались.

На стене в музее висит оригинал одной из самых известных работ Стаса — «Мамай 2008». На ней Ющенко с бандурой, а рядом конь. Под картиной из стены торчат наушники. В наушниках — декламация, друг Волязловского читает его стихи.

Машницкий вместе с художником Семеном Храмцовым и другими друзьями издали сборник стихов Волязловского. Книга тонкая, стоит 160 гривен. В ней Стас в своей манере издевается над современностью на украинском и русском языках:

«Люди погані портять лиман
Дохнуть бички со скороcтю звуку.
Треба срочно щось предпринять
Бл*ть — протянуть природі дружню руку.
Обмєлєл нах*й лиман
Бичок від цього страждає,
А ти туди, підрила, ссиш —
Бичка урина добиває».

Несмотря на маргинальность, жестокость работ, обилие тюремной лексики, Волязловского признали. Он был многолетним участником украинских и международных резиденций: Art Basel Miami Beach 

— Он ведь очень сложный человек был. Когда трезвый — очень светлый, все раскладывал по полкам. А как только начинал пить, из него страшная, темная сила лилась. Это прямо демоны выходили. Он общался с дном этого города. Буквально зарывался в ил. Собирал вокруг себя бывших заключенных, бездомных — это было такое менторство, ну или ретрит. Он с ними проводил несколько недель, а потом возвращался. Снова трезвый.

После смерти Стаса Волязловского в 2018 году его мама Алла Волязловская передала все работы сына в фонд Татьяны и Бориса Гриневых, поставив условие: фонд должен популяризовать его творчество. У Храмцова и Машницкого в херсонском музее осталась только эскизы работ Стаса. Мама художника решила, что в Херсоне «работы будут гнить в диване». Слава с этим не согласен.

— Стас не хотел уезжать из Херсона. Он жил им, он не мог представить себе текстуры вне этого города. Этот порт, черные трубы, зеленые заборы, вонючие районы, побеленные подъезды, спички в лифте, надписи на стенах, бычки на полу, пыль между окнами, плесень на кастрюлях, х*и в автобусах — это все было его, Стаса. Как-то его привезли в Нью-Йорк, ему понравилось, а потом он сказал, что ему было там страшно. В Херсоне ему было спокойно.

Храмцов и Машницкий пытаются бороться за наследие Волязловского, им не нравится, что Стаса увезли из его родного города. К тому же именно Слава и Семен заботились о Стасе.

— Ему многие предлагали уехать отсюда. И клинику в Цюрихе, и в США. Он не хотел. И не собирался. А пойдемте еще за коньяком?

Мы выходим на холодную улицу, за домом сразу ларек. Сигареты, пиво, водка на разлив. В очереди стоит бездомный. Он спрашивает у продавщицы в окошке, что можно купить за десять гривен, и получает ответ: «Ничего».

— Ребятки, а где аптека? Мне бы боярышника.
— Купи лучше маленькую, — Слава протягивает ему 20 гривен. — Не трави себя.

Мы покупаем коньяк и идем выпивать на лавочку. Слава рассказывает о музее, о выставках, которые были в этом году.

— Леша Сай приезжал, Гена Козуб. А вообще, у нас из-за Стаса с Гриневыми соперничество. Мы тут как альбатросы — выхватываем жертву из клюва чаек. На самом деле, них*я мы не альбатросы. Х*йня какая-то мы. Но это очень важно, важные эти процессы. Мы как свинка, которой все переболеть должны. Так и тут — переболеть холодцом современности.

Славик наливает коньяк в пластиковый стаканчик. По дороге едут такси, на заправке хлопает дверь, в аптеке мигает зеленый крест. Машницкий закуривает еще одну сигарету:

— Он уходил к своим слушателям. Это были местные бывшие зеки и бомжи. Запирался в хате и пил. Иногда они распродавали его технику, а потом мы бегали и выкупали. Иногда он менял свои инструменты на самогон. Опять приходилось спасать. А когда теперь говорят, что мы камерное говно… Стас невозможен вне Херсона, Херсон невозможен без Стаса.

Сейчас средняя стоимость работы Волязловского — 14 тысяч долларов. Я спрашиваю, как умер Стас. Славик выкидывает бычок и молчит. А потом рассказывает последнюю историю:

— Был у него кент среди этой все зекотни, звали его Бог. Бухали они много вместе. Бог ходил к нему домой, воровал что-то. Покупал Стасу самогон. Когда Стас выгонял всех, Бог все равно оставался. И вот один раз они выпили водки и поспорили. Бог толкнул Стаса, а тот упал, ударился о плинтус затылком и умер. Потом следствие началось. Бог стал подозреваемым. Думали, что он толкнул и убил Стаса, а могло быть и так, что Стас сам упал. В общем, Стаса мы похоронили.
— А Бог что?
— А Бог тоже умер.