Тайная мозаика судьбы Херсона

Очень многие херсонцы (да и не только) знают, кто такой Вячеслав Громыхин. Да это и не удивительно, ведь более тридцати лет своей жизни он отдал нашему городу: работал главным архитектором, создавал генплан, он – один из авторов монумента Вечной Славы и автор многих памятников известным херсонцам. В четверг, 29 марта, ему исполняется 70 лет. И мы хотим рассказать о другом Вячеславе Громыхине — малоизвестном.
Первое детское воспоминание Славы Громыхина – жуткая слабость, ноги дрожат и подкашиваются, он пытается ходить, держась за белые стены. 
Мама потом говорила, что он не мог это помнить – был совсем еще крохой, когда заболел воспалением легких. И то, что выжил – еще одно чудо: их село в Курской области только что освободили, районный госпиталь уже тоже был нашим, война покатилась дальше, на Запад, но – ни лекарств, ни врачей...

Потом было еще одно странное событие, уже в Ленинакане. Отец Вячеслава Громыхина во время войны воевал в польской армии, получил серебряный крест (у поляков эта боевая награда аналогична нашему Георгиевскому кресту). После Победы он еще год служил в Польше, а потом его перевели в часть в Ленинакан. Туда же он, наконец, забрал и свою семью. Жили в бараке военной части, рядом с огромными складами. Те простирались лабиринтами не только ввысь, но и вглубь земли, в скалы. И спуски в них были крутые. Мальчишки часто баловались там, скатываясь с горы катком. И однажды вот так же катился Слава, что небо и земля – кувырком перед глазами и вдруг, как будто поймал его кто, и резко остановил. Смотрит – дорога ушла вбок, а он лежит на самом краю отвесной скалы, над пропастью... Что тогда его остановило – непонятно.

Аромат чуда
Там же, в Ленинакане, купили ему первые цветные карандаши. Пахли они необыкновенно, и запах тот до сих пор помнится. Родители тогда куда-то ушли, оставили его одного дома. Он нашел папины трофейные немецкие опасные бритвы и пытался сам те карандаши заточить. Все удивлялся, лезвие у бритвы вроде стальное, крепкое, а – крошится и ломается. Пока точил, три бритвы в «пилы» превратил. Зато потом – разрисовал все стены комнат, даже на подоконник залез, чтобы повыше достать. Его за то «творчество» не ругали, но после этого показали, как на бумагу перерисовывать разные картинки.

Дикая жизнь в сопках
А вскоре отца перевели служить на Камчатку. Очень долго почему-то пришлось ждать во Владивостоке корабль, почти месяц. Ожидающих было много, спали все в вокзале – огородили каждый себе чемоданами и узлами с вещами, там и жили. А есть готовили на примусах. 
Когда добрались до места, оказалось, что и там жилья нет. Сначала им от части выделили и поставили палатки, а потом папа вырыл и обустроил землянку. Очень гордились своим «коридором» – навесом, сделанным из обломка крыла самолета: рядом располагался авиационный полк и было много списанных, брошенных «Дугласов».

Обшивку самолетов разбирали и использовали в домашнем хозяйстве. А детвора (их там было всего трое мальчишек и одна девочка) вытягивала тросы из тех самолетов и вешала на березы, как лианы. Тогда очень модным и популярным был фильм о Тарзане. Вот они, по тем «лианам» и «тарзанили». Особым шиком было найти молодую гибкую березку, растущую на склоне, залезть на нее под самую макушку, откинуться и, сгибая деревце собственным весом, плавно опуститься на землю... 
Когда наступила «хрущевская оттепель», на свободу выпустили многих заключенных и стало очень опасно. Отец уходил на ночное дежурство, а в землянке оставались охранять семью солдаты с карабинами.

Редко, но приходили вести из Курской области. Там голодали. Военным же на Камчатке выдавали неплохой паек. А еще – выручали рыбалка и «подножный корм»: разнообразные ягоды, клубни, луковицы. Если в лесу сильно хотелось пить, то очищали кожуру с березовой веточки и совали ее в муравейник. Потом слизывали пряно-кислый "муравьиный сок" и жажда проходила. 
Зимой землянку заносило до трубы. И приходилось сидеть часами, ждать, когда из части придут солдатики и откопают. Но тогда же Слава начал мечтать о небе. Повлияло и то, что рядом был авиационный полк, да и друг считал, что лучшей профессии, чем летчик – нет. Потом тот парнишка действительно стал летчиком. А Вячеслав уступил другой страсти – к творчеству.

Масло – как откровение
Долгое время его основными инструментами были карандаши и акварельные краски. Полотна, написанные маслом, он впервые увидел в Борисполе, куда военная судьба в очередной раз перевела отца. Это было уже в 7-м классе. В школе проходил конкурс рисунка и его одноклассники повели на выставку, где были полотна, написанные маслом. Увиденное буквально потрясло: как так можно сделать?! У Вячеслава, наверное, такой восторг и удивление были написаны на лице, что на следующий день ребята подарили ему два набора масляных красок и объяснили: берешь старую простынь, делаешь из реек рамку, натягиваешь, потом смешиваешь столярный клей с зубным порошком, этим грунтуешь ткань, а потом поверх – рисуешь...

Это уже потом у него появились кисти разных размеров, а тогда, первые свои работы маслом, размером больше собственного роста, он вырисовывал маленькой тоненькой кисточкой. Азарт открытия настолько захватил его, что буквально за несколько дней сделал на простынях свои собственные репродукции и «Трех богатырей» Васнецова, и «Охотников на привале» Перова, и «Утра в сосновом лесу» Шишкина. К слову, когда ехал поступать в художественное училище в Киев, взял с собой «Утро», еле довез – в автобус картина едва вместилась.

В авиацию, но не летчиком 
После окончания училища Вячеслав хотел поступать дальше, в Киевский инженерно-строительный институт, на архитектора. Но документы там не приняли, сказали приходить через два года, после практики на стройках страны. Вячеслав прикинул, что два года практики, потом еще – два года службы в армии, когда ж поступать? И решил, надо идти сразу служить, так будет быстрее. Но в военкомате сказали, что все повестки уже розданы. И тогда он попросил отца «посодействовать» . Тот договорился с кем-то, и Вячеслава взяли служить вместо одного из призывников. Было ему на тот момент 17 лет.

И тут сбылась первая детская мечта – направили его в авиацию. На призывной пункт парень явился в старой папиной офицерской шинели (она оказалась почему-то маловатой и сильно жала в плечах) и с мольбертом через плечо. К тому же он был единственным, кого еще не подстригли налысо – просто не успели, такими быстрыми были сборы. 
В Баку, в авиации, Вячеславу собственно, летать почти и не пришлось. Вначале ему дали задание оштукатурить и привести в порядок солдатскую бытовку, потом – столовую...

Вместе с новым другом, выпускником духовной семинарии Толиком, они из столовой сделали такое помещение, что то не уступало по красоте и уюту лучшим ресторанам тех времен. Ребят за такую работу всего через семь месяцев службы отпустили в отпуск, домой. 
Их дружба продлилась через всю жизнь. Анатолий принял сан, стал отцом Иноккентием и настоятелем Иосифо-Волокаламского монастыря. И пока он был жив, Вячеслав часто приезжал к другу в монастырь. Там такая атмосфера удивительная, такое на душу снисходит умиротворение, что словами передать невозможно. Хотелось творить и творить. И того заряда хватало на целый год.

Здравствуй, Слава!
Когда во время срочной службы Вячеслав приезжал в отпуск, сходил разок на дискотеку в клуб аэропорта. Девчушка там одна ему приглянулась, худенькая, тоненькая как тростиночка, и очень красивая. Пригласил ее разок потанцевать, познакомились, но... И все, как-то разошлись в разные стороны. Отслужив, снова пошел на танцы. На этот раз поближе к дому, в Борисполе. Смотрит – девочка симпатичная, подходит пригласить на танец и познакомиться, а она ему: «Здравствуй, Слава». Он так и ахнул – надо же, та самая Оля, Олечка...

Во время учебы в институте послали стройотряд студентов-архитекторов на целину. И Вячеслав предложил взять поварихой свою сестричку – Олю (так, по крайней мере, он ее представил). Ей как раз исполнилось 18 лет. Он до сих пор поражается, как она, такая совсем юная, успевала накормить тридцать здоровых парней. Они вставали в 4 утра, и завтрак уже был готов. Поужинав, падали спать, а она еще посуду за всеми перемывала. И ведь повариха была от Бога – готовила потрясающе вкусно. А еще ведь и красавица. Ребята настойчиво пытались за ней ухаживать, но Вячеслав защищал честь «сестры» так, что и до драк иногда доходило. Вернувшись с целины, они сыграли свадьбу.

Зигзаги житейских дорог
После института Вячеслав получил направление на работу в Херсон, но «открепился» и остался работать в Киеве – там обещали квартиру. Потом пошел на повышение и переехал с семьей в Хмельницкий. Но потом судьба опять, и уже окончательно, привела его в Херсон. 
Сейчас, спустя годы, Вячеслав Громыхин говорит, что если бы время повернуть вспять и заново прожить жизнь, он ничего бы в ней не поменял.

Ирина Ухварина
«Вгору».