Шок! Родная бабушка продала 6-летнюю херсонку за бутылку водки!

«Бабушка продала шестилетнюю внучку в услужение  чужим людям. Сегодня Маше − 21, и она − настоящий Маугли, выросший в каменных джунглях», - об этом пишет Алена Медведева в издании «Вести.Репортер»:

«− Недавно я не выдержала и высказала ей: «Как же ты могла меня продать?! Ты мне всю жизнь испортила». Она стала защищаться: «Ах, плохо тебе у цыган было, да? Может, ты хотела вместе с домом сгореть?» А я ей сказала, что лучше бы я сгорела, чем такая жизнь!

Как только речь заходит о ее родной бабушке, Маша начинает волноваться. У девушки учащается дыхание, серо-голубые глаза увлажняются и наполняются негодованием. Обида так велика, что выходит наружу при одном только упоминании. Да и как простить женщину, которая еще крохой продала тебя в рабство цыганам, лишив детства и юности? 

Дикая история Маши Чичкановой (в интересах девушки имена многих героев публикации изменены) началась фактически до ее рождения. Маша не была желанным ребенком для ее мамы Ларисы, которая не имела ни дома, ни работы, ни постоянного мужчины. 

− Помню, что до пяти лет я жила с дедушкой. Он меня в садик водил. Мама уехала, не жила с нами. Она хотела, когда я родилась, оставить меня в роддоме. Дедушка не знал о том, что она была беременная. И когда я родилась, ему позвонили из роддома и сказали, что мама родила девочку. Он приехал, забрал меня и записал на свою фамилию. Растил меня. Не знаю, где жила мама, − речь 21-летней Маши почти не содержит ни сложных подчинений, ни иностранных заимствований. 

Ее простая манера изъясняться и наивность суждений не вызывают диссонанса с внешностью: хотя фигура девушки уже хорошо оформилась, глядя на нее, кажется, что перед тобой − подросток. Светлые глаза, длинные темно-русые волосы с выгоревшими кончиками, сельский нос картошкой – ничто не испорчено косметикой. Но главное − ее лицо: распахнутая книга, на котором легко читаются все эмоции. Тут и детская смешливость, и подростковая упрямая злость, а кроме того, нежность и способность удивляться тому, что ее окружает.

Продала за бутылку водки

В жизни Машеньки все изменилось, когда Лариса Чичканова вспомнила о своих материнских обязанностях и вместе с очередным сожителем приехала к отцу забрать дочку в другое село, где девочка жила на тот момент. 

− Я не хотела с ними ехать, и дед меня не отдавал. Но они все равно забрали. Дедушка работал охранником и жил в своем доме. Но дом сгорел. Вроде после того, как мама с отчимом там сидели, бухали. А деда сильно побили, голову разбили, и он попал в больницу. 

− Кто же его побил? 

− Я этого не помню. Теперь мои родственники рассказывают, что мама с отчимом и побили. За то, что он не давал им денег. Помню, что мы приехали к нему в больницу часов в 12 дня, а потом поехали в другое село, где мама жила. А в три часа дня маме позвонили и сказали, что дедушка умер.

− Маша проходила в школу целых 10 дней, − временами присоединяется к разговору Маргарита Пархоменко, директор фонда «Любисток» (она – одна из немногих, кто теперь интересуется судьбой девушки). − На том учеба и закончилась. Ведь ребенку нужно было купить тетради, все необходимое. А у матери на это денег не было. Она решила устроиться на переработку цветного металла. А дочку отвезла к своей матери, в Николаев.

Александра Ивановна Чичканова давно была в разводе с мужем, родным дедом девочки, и на тот момент жила с очередным сожителем в его квартире. Внучку она тем не менее приняла. 

− После этого маму я больше не видела никогда. Она уехала, оставив меня, а через несколько лет − умерла. Бабушка любит выпить. И как-то она набухалась до такой степени, что ее муж нас выгнал. Бабушка мне говорит: пошли жить к моим знакомым цыганам. Мне тогда было шесть лет. Я хорошо помню, как все было, и даже улицу, на которой они живут. Когда мы туда пришли, там много цыган было. Были родственники цыган из Херсонской области. У них мальчик был, Паша, три годика ему было, я с ним игралась. Мы там пару дней жили.

Наблюдая за тем, как хорошо украинская девочка занимает их малыша, цыгане поняли, что Маша может избавить их от многих хлопот. Договориться с Александрой Ивановной, чтобы увезти ее внучку к себе, не составило особого труда. Однажды один из цыган обронил фразу о том, что бабушка продала им девочку за бутылку водки.

Из гостьи превратилась в няньку...

Девушка хорошо помнит, как ее, шестилетнюю малышку, привезли в частный дом одного из поселков под Херсоном. Цыгане там жили большой семьей: старики Ляля и Матвей, их сын Артур с невесткой Иреной и маленький Паша, ради которого и забрали Машу. 

− Артур с Иреной торговали на базаре, им нужно было постоянно ездить на работу. И я стала убираться, сидеть с их Пашей. Бабушка Ляля учила меня готовить кушать. Она очень хорошо ко мне относилась. 

− А как это – хорошо относилась? 

− Все кричали на меня, она не кричала никогда. Бабушка убирала на кухне, а я – все остальное. После я сидела с малым. С мальчиком мы то игрались, то рисовали, то выходили во двор. Я его переодевала. Гладить и сложить его вещи – это моя обязанность была. Не дай бог, его кто-то ударил на улице, я виновата была.

− Тебя могли ударить?

− Когда я маленькой была, то могли. Особенно если Паша на меня наговорит: «Ты меня ударила». Меня наказывали.

− Могла ли ты отказаться выходить на прогулку или играть с Павлом, если тебе не хотелось?

− Нет, если я скажу, что не хочу или устала, на меня будут кричать. Я этого никогда не говорила. Телевизор посмотреть было нельзя.

− Маша едва ли сможет объяснить механизм, как ее сделали из гостьи прислугой, − вновь подключается к разговору Маргарита Петровна, которая помогла реабилитироваться многим жертвам торговли людьми. − Она была ребенком, а дети не осознают эти процессы. Она могла частично играть игрушками, которые принадлежали чужим детям, получала какую-то еду. Она не могла определить, как по-другому должно быть. Цыгане ее эксплуатировали, но в то же время заменяли ей семью, потому что другой у нее не было.

Девочка была далеко не единственной, кого эксплуатировала та семья цыган.

− У них были куры, утки, огород, − вспоминает Маша. − Артур и Ирена подбирали с вокзала бомжей, выделяли им комнатку и те на них работали.

...а затем – и в сиделку

Судьба Маши сделала поворот, когда сестра Артура – Надя − родила мальчика, больного ДЦП.

− Когда Руслану исполнилось лет пять, мне сказали, что теперь я поеду в Херсон и буду жить в семье Нади. Я собрала вещи, и меня отвезли туда. Руслан не ходит, не стоит сам. Он только ползает на коленках. 

Маша и стала средством передвижения для маленького Руслана. Основной обязанностью 11-летней девочки было носить на себе чужого больного ребенка. 

− За ним нужно было и убирать, и кушать ему готовить. В туалет его носить и на улицу, купать его. 

Новых хозяев – Надю и Михаила − девочка называла «дядя» и «тетя», что соответствовало легенде для окружающих о том, будто она их двоюродная племянница. В трехкомнатной квартире на жилмассиве из многоэтажек, кроме хозяев и их ребенка, жила бабушка Рая, больная сахарным диабетом. А для девочки там не нашлось даже отдельной койки. 

− Сперва я спала с бабушкой, Руслан был у Нади в комнате. А когда он подрос, то перевели его к нам в комнату. Вот так кровать и диван, − водит Мария руками, подразумевая узкий проход между спальными местами. – Тута бабушка спала, тута – мальчик. А я – то с одним, то с другим. Я вставала и с утра все убирала в доме. А ночью бабушку часто гипа (приступ. – «Репортер») хватала. Просыпаюсь ночью − что делать? Бегу в комнату, зову их. Чи сразу иду за лекарствами и пичкаю ее, чтоб все нормально было. 

Одевали «племянницу» хозяева в поношенную одежду. 

− Оно постоянно воняло секонд-хендом. Либо тетя отдавала свои вещи. 

Цыгане учили девочку готовить еду, которая им по вкусу. 

− У них все из мяса, все самое лучшее. Они жили хорошо. Квартира трехкомнатная. Вот так, у стены стенка – там вся посуда у них стояла. Дорогая! − Маша особенно выделяет последнее слово. Ощущается, что в среде, где ей пришлось взрослеть, стоимости вещей придавали особое значение. – Если какой-то праздник у них, то всегда котлеты киевские, отбивнушки. Ну все самое дорогое. Накрывали стол большой постоянно. К ним гости очень часто приезжали. И хозяева следили, чтоб было что выпить и покушать, а я должна была помогать готовить.

− А тебя чем кормили?

− Все со взрослого стола давали и мне, и малому. Когда Надя покупала много конфет, то разрешали брать всем. Но когда покупали немножко дорогих или когда конфет оставалось немного, то говорили: «Это Руслану». Так меня приучили, что если сказали нельзя, то я не возьму.

− Получается, Руслан при тебе ел, а ты – нет?

В ответ – лишь молчаливый кивок.

− Как Руслан к тебе относился?

− Характер у него сложный. Пока ему что-то докажешь – будет вредничать и требовать свое. Вот он хочет, чтобы я была с ним, а я что-то делаю на кухне. И начинается: «Маша, подай мне то, Маша, принеси это…» Я ему говорю: «Подожди, дай доделать». А он все равно: «Подойди! Принеси! Сядь, смотри, как я играю!» Если я не иду, начинает жаловаться маме. Но если мне поручили что-то делать, например, помыть посуду за гостями, то это было важнее, чем сидеть с ним. Тогда заходил дядя и говорил: «Руслан, закрой свой рот! Ты видишь, она занята». Отца он боялся.

За провинности на Машу кричали. Сыну родители покупали современные и порой дорогие подарки: компьютер, мобильный телефон… Маше на дни рождения доставались только резинки и заколки для волос.

− Только раз на мой день рождения бабушка Ляля подарила 100 гривен, и за эти деньги мне уши прокололи, − показывает она ушки. Грустно, но даже этот подарок оказался испорченным: мастер проколол девочке уши на разных уровнях.

− Ты куда-то выезжала дальше двора?

− Да, раз на море, в Кирилловку. Но там для меня было очень тяжело, потому что Руслана все время приходилось носить. Еще в парк Руслана возили, но меня на аттракционах не катали, только его. 

− Тебя чему-то учили, кроме того, как обслуживать хозяев?

− Меня учили, чтобы на улице никому ничего не рассказывала, что в доме происходит. Даже когда приходили девочки их, цыганские, то мне каждый раз напоминали: «Смотри, ничего не рассказывай». Хотя их родственники, конечно, знали, кто я. Там Ася была, моя одногодка, но она становилась старше, а я почему-то нет. Ей уже 16, а мне говорят, что мне – 15. Ей 17 – мне меньше. Я все время спрашивала, почему так, ведь мы были одинаковые. На меня сердились: «Ай, ты все напутала». Боялись, что я могу уйти.

Тотальное равнодушие

Поскольку цыгане, у которых жила Мария, вели светский образ жизни, то дети их знакомых состояли на учете в поликлиниках, получали образование. К Руслану по причине инвалидности учителя приходили сами, трижды в неделю. 

− Цыгане говорили им, что я уже школу окончила. «Ну, знаете, как у нас, цыган, девочка три класса окончила – и хорошо. Зачем ей дальше учиться, если она будет заниматься домом?» − меняет голос и манерничает Маша, явно копируя хозяйку.

Поразительно! Долгие годы, кроме учителей, к Руслану также ходили врачи. И ни один из специалистов не обратил внимания на то, что в семье живет девочка, чья внешность ничем не напоминает цыганскую. Никто не взял себе за труд хотя бы позвонить участковому, чтобы тот проверил документы ребенка. Тем же вирусом равнодушия оказались больны и соседи, на глазах у которых Маша каждый день выносила на себе гулять полного, неподъемного мальчика. 

− Возле дома, где мы жили, была площадка, гуляли дети. Я выносила Руслана за столик, мы сидели на лавочке и все время играли в карты. Ко мне вечно подбегали девочки, чтоб познакомиться и подружиться. Надя и Михаил не разрешали, чтобы я с кем-то общалась. Но когда никто не видел, я все равно знакомилась с девочками. 

Так, буквально из обрывков разговоров, Маша узнавала о том, что другие дети живут иначе, чем она. Но девочка не могла оценить, насколько уникальна ее ситуация, и не знала о том, что имеет право на детство, даже если ее бросили родные. Не осознавая истинного ужаса действительности, Маша и не порывалась уйти от нее. 

Маугли в каменных джунглях

Юной нянюшке существенно прибавилось работы, когда у хозяев родилась дочь Гризелла. 

− Я ее брала на руки с четырех месяцев – переодевала, качала, ухаживала. Я в одной комнате сплю, они – в другой. Малая плачет, я ночью встаю, наливаю кашу, иду ее кормить. Они знали, что я все сделаю. 

Спрашиваю, сколько ей самой тогда было лет, Маша теряется. Она знает порядковые числительные, но с трудом может решать с ними простые примеры. Однако помнит, что сегодня Гризелле уже исполнилось шесть. Потому после паузы отвечает: 

− Мне было где-то лет 14-15. 

Из науки к Маше доходили лишь те обрывки знаний, которые она слышала или видела, ухаживая за Русланом. Но тот не отличался стремлением к учебе. Потому до 20 лет девушка совсем не умела ни читать, ни писать. Маугли в каменных джунглях. 

Примерно в тот же период, когда в обязанности Маше вменили заботу уже о двух детях и чужой больной бабушке, на связь вышла и ее собственная. Бунт в семье Чичкановых вдруг подняла родная тетя Маши − Ольга. Потому что вспомнила, что ее отец владел большими земляными наделами, которые можно было выгодно сдать в аренду фермерам. Но когда стали поднимать документы, выяснилось, что это богатство он завещал внучке. 

− Тетя Оля пошла в исполком, а ей сказали, что земля – моя: «Куда вы дели ребенка? Найдите − и приезжайте», − усмехается Мария. 

Тетя Оля и двоюродный дядя устроили Александре Ивановне веселую жизнь, и та призналась, куда дела внучку. Когда родственники приехали к николаевским цыганам, те ответили им, что у девочки теперь своя семья. Тем не менее позвонили в Херсон. Девочка взяла трубку, совсем не понимая, кто ей звонит, и услышала: 

− «Привет, Маша, это тетя Оля», − вспоминает девушка. − Я и лица-то ее не помнила, только то, что все-таки была какая-то тетя. Такая была злая за то, что столько времени прошло – и никому я была не нужна. Потому и наврала, что у меня все хорошо. 

Когда девочка услышала в трубке голос бабушки, то и вовсе не захотела с ней говорить и отдала трубку Наде. Связь между ней и родственниками снова оборвалась: те смекнули, что девочка не настроена делать им подарки, и предпочли снова о ней забыть.

«Как была в балетках и лосинах, так и пошла»

Прошло еще несколько лет. Для 19-летней Маши наступил не лучший период: хозяева ругались между собой, а злость срывали на ней. Кроме того, у девушки стала сильно болеть спина, ведь Руслан, которого она носила, тучнел на глазах. В тот октябрьский вечер ей стало совсем невмоготу: хозяева пили с гостями, Руслан доставал ее своими придирками и грозился наябедничать… 

− Я представила, что они бухие, на меня снова будут кричать. Тупо подошла к двери, открыла ее и вышла. Была на тот момент в балетках, лосинах и курточке – так и пошла. 

Мария обратилась за помощью к одной из сверстниц, с которыми знакомилась во дворе многоэтажки, и все ей рассказала. Та помогла ей устроиться на ночлег. От соседки к соседке, а оттуда – к новым знакомым. Так, по хаткам, Маша прожила остаток осени и всю зиму. А весной подружка, понимая, что так дальше жить нельзя, отвела Машу в приют для бездомных. Там разобрались в ситуации, а также нашли ее родственников. Семья двоюродного дяди на время приютила девушку, купила вещи первой необходимости, мобильный телефон. 

Через время дядя дал понять Маше, что постоянно на них рассчитывать не стоит и ей нужно строить свою жизнь. Социальные службы помогли сделать ей паспорт, а местом для регистрации девочки стал тот самый приют для бездомных, куда она обратилась. А дальше наступило самое страшное: а как ее строить-то, эту жизнь, когда нет ни опыта, ни плеча, на которое можно опереться? Девушка снова скиталась по временным пристанищам: за то, что помогала убираться и готовила еду, ей выделяли то койку, то комнату. Как-то она задумалась о самом худшем: 

− Я ощущала, что никому не нужна, что совсем одна в этом мире. Даже хотела наложить на себя руки от одиночества, потому что не знала, как мне жить дальше, − признается девушка. − Но теперь, когда у меня есть семья, то все изменилось.

«Маму и папу я очень люблю»

Смотрю и не понимаю: Маша вышла замуж? Оказалось − немного не угадала. 

− Я познакомилась с мальчиком Ваней, мы начали встречаться. И я стала называть его родителей мамой и папой. 

Семья парня на удивление тепло приняла его девушку. Узнав, что Марии совсем не к кому прислониться, они предложили ей переехать к ним. 

− Папа приехал на машине, забрал мои вещи. С октября и по сей день я у них живу. Всего нас там семь человек: я, мама, папа и их дети. Самому младшему – четыре годика. Я сплю в комнате с Евой (названная сестра. – «Репортер») на разных кроватях. Да, у них маленький домик. Но теперь у меня есть семья. Это те, кого я люблю, кто сильно за меня переживает и о ком переживаю я, − когда Маша говорит о тех, кого считает своей семьей, эмоции буквально захлестывают ее. Она снова и снова на разные лады повторяет «мама», «папа», «сестра», «братики», будто пробуя эти слова на вкус. Несколько раз по ходу беседы сообщает одну и ту же деталь: 

− Мама покупает вещи Еве и мне, притом все одинаковое

Тогда же, в октябре прошлого года, 20-летнюю Марию отправили в вечернюю школу. 

− За один год целых четыре класса прошла! Экстерном! − хвастается. Хотя пишет, читает и считает Маша пока слабенько. Но главное − старается. 

Сейчас у девушки каникулы и она решила подработать: устроилась уборщицей на базу отдыха. Говорит, что платят 600-700 гривен в неделю, а кроме того – отдельная койка и трехразовое питание. А осенью планирует продолжить учебу в школе, чтобы после нее поступить в ПТУ. 

− Хочу быть поваром, мне очень нравится готовить. Больше всего люблю возиться с тестом: рогалики, пирожки, вареники делаю. Я маму даже выгоняю из кухни и готовлю сама. С Ваней мы то ругаемся, то миримся. А все остальные за мной скучают, меня жалеют, даже малые – звонят и спрашивают, когда я приеду. 

Цыгане искали ее, разузнали номер телефона, уговаривали вернуться, сулили плату. Но девушка лишь сменила сим-карту мобильного, чтобы ее больше не беспокоили.

Также Машу опекает экс-начальник отдела по торговле людьми Николаевской милиции Игорь Блошко, который сейчас собирает материалы для возбуждения уголовного дела:

− Материалы нужны, чтобы возбудить уголовное дело по факту того, что бабушка в свое время продала свою внучку цыганам. Пусть даже будет вынесено постановление об отказе за давностью лет, но на его основании мы сможем сделать Марии юридический документ, подтверждающий эти факты в ее биографии. Ведь непонятно, с чем девушке придется столкнуться в дальнейшем, а эта справка, в случае чего, поможет ей защитить свои интересы.

А бабушке Маша все-таки высказала все накопившееся. Кажется, в пожилой женщине зашевелилась совесть: теперь она названивает внучке, порывается приехать, но Маша еще не готова забыть случившееся. Пока девушка лишь осмысливает, какая часть жизни оказалась потерей, и старается наверстать то упущенное, без чего в современном обществе жить нельзя»