Пьющая Херсонщина

Существует легенда, согласно которой, в 1503 году монахи Чудского монастыря, сами того не ведая, создали напиток всех времен и народов. С тех пор о водке и прочих крепкоградусных напитках за полтысячелетия сказано и написано предостаточно. Однако всё же, несмотря ни на что и невзирая на избитость темы, в очередной раз обратимся к алкогольным мотивам.

«Сотка, косушка, чекушка, гусь…»

Есть мнение, что первый Царь Всея Руси Иван Васильевич Грозный, несмотря на всю свою набожность, порой граничившую с безумием, был никогда не против «зеленого винца». Он-то и усмотрел в нем великие для казны возможности и вскоре сделал продажу спиртных напитков в стране государственной монополией. Расчет Ивана Васильевича оказался верным. Людишки разного сословия, чаще даже не самые богатые, потянулись в государственные питейные чертоги за весьма сомнительным удовольствием. Мало того, содержатели кабаков прилагали все свои силы, дабы закрепить в постоянных клиентах безраздельную любовь к «огненному зелью». Ведь все они получили государственное предпи­сание «питухов (так ранее именовали человека пьющего. –  А. З.) от кабаков отнюдь не отгонять». Так, с благословения высшей монаршей воли началось беспрецедентное спаивание страны. Уже в «допетровские» времена прибыль от царских кабаков составляла более трети государственных доходов. Еще при Иване Грозном в кабаках стали зарождаться определенные традиции пития, своеобразная питейная культура. Хотя, пожалуй, слово культура здесь не всегда было бы уместно, особенно в связи с упоминаниями о безмерно пьющих в грязных, вонючих притонах. Таким всё равно, а вот гурманы… Тут уж действительно сформировалась определенная питейная культура. Помните, в произведениях классиков, у Алексея Толстого, например: «…выпить чарку перцовки, закусив пирожком с морковью»? Или же у Владимира Гиляровского: «…водочки со льда и трезвиловки, икорки ачуев­ской тертой с сардинкой, с лучком и с лимончиком». Ну а Салтыков-Щедрин, так тот человека «под водочку» запросто определить мог: «Пьет человек водку– значит не ревизор, хороший человек!» Впрочем, под традиционную икорку, квашенную капустку с брусничкой или соленые грибочки, чем принято было закусывать в те далекие времена (заметьте, закусывать, а не просто заедать), самый злобный ревизор- трезвенник растаял бы. Хотя дело здесь всё же не в закуске.

В царствование Петра I государственную монополию на спирт­ное никто не отменял. Как можно отказаться от основной статьи дохода государства?! Однако некоторым сословиям под определенный процент, отчисляемый в казну, было разрешено заниматься водочным промыслом. Вот тут-то в несколько раз и умножился ассортимент крепких напитков: водка тминная да калуферная, анисовая да грушевая, клюквенная да «бонбарисовая». Вишневая, укропная, можжевеловая, ежевичная, ореховая, малиновая и прочая, прочая, прочая. Водочного стандарта, впоследствии предложенного Менделеевым, тогда еще не знали, а посему крепость напитка была различной. От 200 до 800, кому как нравилось. Производители подобных изысков старались предоставить свое фирменное творение в самом наилучшем виде. Кроме настойки на природных ароматизаторах напиток проходил еще и несколько степеней очистки. Так что сильно грешат перед истиной киношники, показывающие в своих фильмах мутную и явно неаппетитную жидкость, наливаемую заботливой ключницей барину в чарку. К слову, классическая чарка или сотка изначально вмещала в себя не 100 граммов, как считают ныне, а целых 123 миллилитра. Соткой эту меру назвали, так как она равнялась одной сотой части ведра. Ну а объем дореволюционного классического ведра был равен 12,3 литра. Кстати, знаете ли вы, почему современный водочный ящик имеет ровно 20 ячеек? Ответ очень простой. Старинная водочная бутылка имела объем в 0,615 литра, а 20 бутылок это как раз и есть классическое ведро – мера старого оптового счета. Это уж потом, после принятия в стране системы метрических мер бутылка стала пол-литровой, а ведро уменьшилось до 10 литров. А еще в дореволюционном питейном обиходе сложились особые наименования объемов водочной тары: меньше уже знакомой нам чарки или сотки были шкалик, косушка, мерзавчик или фуфырик в 64,4 мл. Больше ее была чекушка – 250 мл. Потом бутылка, пузырь, галенок – 615 мл. Кружка, штоф, пол-осьмины, жбан – 1,23 л. Четверть, ставец, осьмуха, гусь, балакирь (Так вот откуда произошла фамилия знаменитого русского композитора Балакирева!), скопкарь, гарнец, бутыль – наименование тары в 3,06 литра. Подобную меру с узким высоким горлышком, как у гуся, сегодня можно увидеть разве что в фильмах.

Солдаты – строители Херсона получали «наркомовские»

Императрица Екатерина II также рьяной трезвенницей не была. При ее царствовании водочный ассортимент только увеличился. В моду входили крепкие напитки, настоянные на лекарственных травах. Однако, дабы не нанести урона государственной казне, изготовление подобных напитков теперь разрешалось лишь для сугубо частного применения. Имеются сведения и о том, что «матушка императрица» обладала достойной коллекцией лучших образцов отечественного пития. В связи с чем можно вспомнить случай, как на одном из великосветских приемов в честь очередной победы Суворова на вопрос императрицы, чем благодарить ей дорогого гостя, Александр Васильевич ответил: «Благослови, государыня, водкой из твоих запасов». «Но, прости, что скажут дамы, с коими ты будешь разговаривать?» – наигранно удивилась царица. «Они почувствуют, что с ними говорит солдат», – парировал Суворов. Из всего безмерного количества наименований Александр Василье­вич более жаловал водку анисовую и перечную, которые находил весьма полезными для здоровья. Но как человек здравый никогда не злоупотреблял этим делом и требовал того же от своих подчиненных. Да и то ведь, как сказать, солдатикам, например, с чего злоупотреблять-то? Солдатская норма в мирное время составляла всего лишь 10–12 чарок в год. На Пасху, Рождество, именины Императора. Правда, солдатам – строителям Херсона, возможно, даже с легкой руки Суворова, сделали поблажку, скрасив тяжелое существование тремя чарками водки в неделю. Такую «дозу» солдат екатерининской армии получал лишь в военное время. Во время «моровых» болезней ради дезинфекции норму служивым несколько увеличивали. Александр Васильевич понимал, однако, что и этого солдатам «маловато будет», а посему нередко за свой счет угощал особо отличившихся «зеленым вином» (до «водочного» – наименование напитка). Матросики на военных судах, строящихся в Херсоне, были куда как в более выгодном положении – ведь согласно закону, принятому в 1781 году, «причащались» чаркой ежедневно. Ну а для вольных любителей крепких напитков за пределами крепости (чуть ниже ее) на обрывистом берегу Днепра имелся «Покровский кабак». Подобных кабаков впоследствии в Херсоне было немало, однако «Покров­ский», похоже, был первым в городе. Здесь изначально собирался различный сброд, а посему кабак пользовался дурной репутацией и даже стал своеобразной притчей во языцех. Кстати, руины здания первого херсонского кабака были разобраны всего лишь около 100 лет назад. А грабарщики, копавшие в 1898 году рядом с развалинами глину, однажды наткнулись на фрагменты двух человеческих скелетов с проломленными черепами. Главной «народной» водкой в этот период времени становится водка «вейновая», выгнанная из прокисшего виноградного вина или уксуса. А основной водочной мерой – штоф, квадратная бутылка в 1,23 литра. Закон от 1779 года требовал, чтобы на каждом штофе было указано «звание фабрики, содержателя и год» плюс акцизная печать. С каждой такой «посудины» в пользу государства поступало целых 10 копеек! А вот стоимость штофа водки была различная. К примеру, штоф так называемой «французской» стоил «рупь двадцать», «сладкой» – 1 рубль 10 копеек, ну а простой – так и вовсе полтинник. Ну и, конечно, крепость соответствующая. Во времена царствования императрицы было принято около 40 (!) «водочных» законов.

Новую государственную монополию впервые опробовали в Херсонской губернии

В 1819 году император Александр I ввел государственную монополию на производство и продажу спиртного. Сменивший его на российском престоле Николай I ее отменил. Вообще, всё ХIХ столетие, впрочем, как и ХХ-е, было отмечено разнообразными «питейными» реформами, зачастую прямо противоположными предыдущим. Наконец, обеспокоенное чрезмерным ростом народного пьянства правительство Николая II решило взять производство и торговлю водкой под свой контроль. Одним из инициаторов и зачинателей четвертой по счету государственной монополии стал известный политический деятель, министр финансов России, граф Сергей Витте. А «опытным полигоном» для внедрения подконтрольной государству питейной системы стали Херсонская и Таврическая губернии. Реформу начали в 1894 году, а уже к 1 июля 1896-го казенная продажа спиртного уже полностью действовала на территории юга страны. Помимо устроенных в крупных населенных пунктах добротно оборудованных складов с оборотом свыше 4 миллио­нов вёдер водки в год, к 1898 году в Херсонской губернии появилось 800 казенных винных лавок. Реформаторы были в восторге. «Заготовка спирта в 1897 году по Херсон­ской губернии обошлась на 4 копейки дешевле, чем в 1896. А помноженные эти 4 копейки на 2000000 ведер, расходуемых в губернии, и получается собранный для казны целый капитал!.. Относительно пьянства нечего беспокоиться. В самой своей основе реформа С. Ю. Витте идет вразрез с народным пьянством», – сообщала местная газета «ЮГъ».

Появившиеся в одно время с государственной водочной монополией различные «общества трезвости», вне всякого сомнения, можно считать детищем питейной политики государства. Формально пытаясь «отвлечь» работоспособную массу населения от укоренившейся злой привычки, государство одновременно увеличивало производство спирта и крепких напитков. С началом «питейной» реформы и появлением дешевой водки резко сократилось потребление лекарств, изготовленных на спирту. Пожалуй, это был единственный успех реформы, если, конечно, не считать значительного пополнения государственной казны. Работоспособное население почти перестало употреблять различные суррогаты, приводившие порой к летальным последствиям. Такие, как печально известные свободно продаваемые в аптеках «подъемные капли», «киндербальзам» или «Гофманские капли» («ликвора»), которые состояли из спирта с серным эфиром. В заботе о «народном благе» реформаторы понемногу повышали цены. Например, если в 1900 году цена 40-градусной «казенки» была 7 рублей за ведро (12,3 литра), а спирта – 10 рублей, то уже в следующем году Министерство финансов подняло продажные цены для водки на 5%. Стоимость же спирта определили в 19 копеек за градус. Также в 1900 году вступил в силу новый закон, согласно которому, «лица, находящиеся в публичных местах  в состоянии алкогольного опьянения и угрожающие спокойствию и благопристойности, удаляются полицией и временно могут задерживаться вплоть до вытрезвления, подвергаясь при этом установленному наказанию. За появление в публичных местах в состоянии полного опьянения подвергаются аресту в первый раз не свыше 3-х дней или денежному взысканию не свыше 10 руб. Второй раз – аресту не свыше 7 дней или денежному взысканию не свыше 25 руб. Третий – аресту не свыше 2 недель или денежному взысканию не свыше 50 руб. Такое же наказание преду­сматривается за распитие крепких напитков на улицах, площадях и во дворах». Закон вызвал глубокое возмущение среди «рабочего люда, покупающего водку для немедленного потребления». А в херсонском «Юге» даже появились гневные публикации от имени этого сословия. Как бы там ни было, а стены домов рядом со входами в «монопольки» продолжали быть «исписаны» красным сургучом. Это нетерпеливые потребители спиртного спешили избавиться от сургуча, которым заливали сверху пробки бутылок с «зельем».

Первый сухой закон

Принято считать, что сухой закон в стране был принят лишь с началом Империалистической войны. Однако еще задолго до вступления Российской империи в войну в верхах рассматривали вопрос о мерах по сокращению ставшего всеобщим пьянства. Для начала были введены ограничительные меры в продаже спиртного в воскресные дни, до окончания литургии в главном городском храме, а также во время крупных религиозных праздников. Затем появилось высочайшее указание, запрещавшее торговлю крепкими напитками в оговоренный период призыва новобранцев на военную службу. Весной 1914 года по инициативе крестьянских депутатов Государственной Думы на рассмотрение был представлен проект закона «Об утверждении на вечные времена в Российском государстве трезвости». Согласно принятому с некоторыми оговорками закона, органам местного самоуправления было предоставлено право самим принимать судьбоносные решения о запрещении производства и продажи спиртного. В апреле того же года херсонская газета «ЮГъ» сообщала: «Воспрещена торговля крепкими напитками из частных мест продажи за исключением ресторанов 1-го разряда в Петербурге 7 и 8 и повсеместно 8 и 9 апреля в день всероссийского праздника трезвости». А ниже была такая информация: «За истекший год в Херсонском уезде было выпито (далее следовал длинный список населенных пунктов с указанием количества выпитого и суммы “питейных” продаж. – Прим. А. З.): Нововоронцовка – 8157 ведер на сумму 68391 рубль, Костромка – 4985 ведер – 41922 рубля, Широкое – 13414 ведер – 121223 руб­ля…» В общем, за 1913 год только по Херсонскому уезду «напили» крепких напитков на сумму порядка полутора миллионов рублей! К маю официально спиртные напитки в Херсоне можно было приобрести лишь в 4–5 ресторанах и в пристанционном буфете. Правда, спустя примерно месяц Министерство путей сообщения вокзальную «поилку» прикрыло. Естественно, долго так продолжаться не могло, и народ начал возмущаться и действовать. Вмиг из херсонских аптек исчезли запасы изготовленных на спирту лекарств, а город захлестнула волна отнюдь не безопасного суррогата. В конце мая «ЮГъ» сообщал: «С применением мер борьбы с пьянством отмечается значительное увеличение количества случаев обнаружения тайной продажи водки. За 9 дней удалось привлечь к ответственности 320 душ».

В конце июля 1914 года газеты принесли весть об объявлении войны между Сербией и Австрией. А в начале августа высочайшей монаршей волей в стране был официально объявлен сухой закон. Отныне до окончания войны запрещались свободная продажа и употребление спиртных напитков. Впрочем, как оказалось, это касалось лишь законопослушных граждан и солдат. Известный политик начала ХХ века Василий Шульгин в книге «Последний свидетель» писал: «В ту войну… водка была запрещена для армии. Но этот запрет соблюдался только в отношении солдат. Им не давали водки. А господа офицеры пили. Они добывали спирт у врачей, который был необходим для медицинских надобностей. Доктора пили сами и делились с офицерами. Я находил, что это безобразие подрывает дисциплину, увеличивая ров, и так уже достаточно глубокий, между офицерами и солдатами, словом, грозит всякими бедами». Чем не причина будущей революции?

Гражданским лицам отыскать «пойло» было гораздо легче. В прямом смысле в употребление годилось «всё, что горит». Так, одним из главных подобных напитков стал денатурированный спирт (денатурат), употребляемый для технических целей этиловый спирт-сырец со специальными добавками. Стоимость этого «зелья для питья» на местном черном рынке доходила до 60 рублей за ведро! (Цена же ведра водки до принятия сухого закона была всего 10–11 рублей.) Частые отравления денатуратом привели к тому, что в скором времени он исчез из свободной продажи и реализовывали его лишь по специальным «талонам». Однако в запасе у любителей оставалось еще достаточно подобного рода дряни. Пили самогон, ханжу, политуру (спиртовой лак с применением смолистых веществ), ядовитый древесный спирт. Для опьянения использовали эфир, хлороформ и прочие доступные медицинские вещества. Довольно часто херсонская газета «ЮГъ» отмечала последствия подобного «празднества»: «По Староколодезной улице в доме Маташова умерла от двухдневного пьянства проститутка Прасковья З. 23 лет. Полицией установлено, что З. два дня подряд пила одеколон». Случалось, стражи правопорядка выявляли целые подпольные заводы по производству настоящей «адской смеси». Так, в самой нищей части Забалки накрыли «корчмарей», занимавшихся изго­товлением самогона из политуры, бражки и еще каких-то неведомых ингредиентов вроде извести, табака и куриного помета. Причем готовая продукция была выявлена в весьма крупных размерах. Более «крутые» сословия херсонских обывателей пытались обойти запреты, используя сравнительно интеллигентные способы добычи алкоголя. Канцелярия губернатора была завалена просьбами на покупку «N-ного количества коньяка (спирта) для притираний, изготовления лекарства или по­правки пошатнувшегося здоровья». А херсонские кондитеры нижайше требовали ликера, рома или коньяка для изготовления ставших ужасно популярными шоколадных конфет с крепкоградусной начинкой.

Вместе с тем официальные источники империи, не утруждавшие себя изучением глубины проблемы, отмечали резкое снижение преступности на почве пьянства и были полны радостной эйфории: «Сказка о трезвости – этом преддверьи земного рая – стала на Руси правдой. Понизилась преступность, затихло хулиганство, сократилось нищенство, опустели тюрьмы, освободились больницы, настал мир в семьях, поднялась производительность труда, явился достаток. Да будет стыдно всем тем, которые говорили, что трезвость в народе не­мыслима, что она не достигается запрещением. Не полумеры нужны для этого, а одна решительная бесповоротная мера: изъять алкоголь из свободного обращения в человеческом обществе на вечные времена», – из доклада доктора медицины А. Мендельсона «Итоги принудительной трезвости и новые формы пьянства», Петроград, 1916 год.

И как можно было быть таким слепым? Уничтожив государственную монополию, Николай II собственной рукой разрушил тот тонкий механизм, который хоть как-то предохранял империю от полного краха. Уже осенью 1916 года губернаторов страны ознакомили с новым секретным документом, утвержденным МВД. Назывался этот документ «О порядке уничтожения при наступлении чрезвычайных обстоятельств крепких напитков, с практическими указаниями о технологических приемах уничтожения означенных напитков». В нем, в частности, говорилось: «Было отмечено, что в казенных и частных местах выделки, хранения спиртных напитков ввиду воспрещения свободной торговли скопилось громадное количество напитков. В случае возникновения каких-либо беспорядков, особенно в районах их хранения, эти запасы представляют громадную опасность в отношении охраны государственного порядка и общественного спокойствия… Необходимо устроить приспособления для спуска самотеком спирта и других напитков в водоемы (реки и т. д.), в каналы, колодцы или овраги, для чего должны были быть проложены в земле трубопроводы или закрытые желоба…» Местные исправники подтверждали важность этого мероприятия, так как «за отсутствием винных лавок всё внимание населения, возвращающегося по окончании войны, будет устремлено на запасы спирта». Возможно, где-то и успели уничтожить спиртные запасы, однако не везде и не все. Еще оставались тайные запасы частников. Уже на следующий день после Февральской революции 1917 года на улицах Херсона было замечено множество пьяных, а еще через день херсонская газета «Родной край» отмечала: «Временная милиция успешно борется с тайной торговлей вином. В течение нескольких ночей в разных местах обнаружено громадное количество вина в бочках». Но что могла сделать «временная», а посему неопытная новая милиция? Спустя полгода, в октябре, накануне очередного переворота, теперь уже социалисти­ческого, та же газета сообщала: «Пьянство в Херсоне развивается с каждым днем всё больше и больше. Во всех чайных, “домах свиданий” и притонах вино, спирт и коньяк продаются беспрепятственно. Это не секрет даже для милиции».

С победой советской власти борьба с алкоголизмом продолжилась. В декабре 1917 года был продлен запрет на продажу водки, а спустя 2 года, в конце 1919-го, новый декрет за подписью Ленина его ужесточил. Теперь за изготовление и продажу крепких спиртных напитков грозило не менее 5 лет тюремного заключения с конфискацией имущества. До августа 1923 года горе страждущих, которые опять-таки умудрялись выживать в подобных условиях с помощью известных еще по старорежимному запрету средств, было просто неописуемо.

Генсек ЦК КПСС Михаил Сергеевич Горбачёв, несмотря на всю свою ученость, по всей видимости, с историей страны знаком был плохо и не сделал надлежащих выводов. Идя «путем подвижек и перестройки к новому мышлению», он так же, как некогда царь Николай II, осуществил первый шаг к развалу мощного и огромного государства – объявил сухой закон. Амбициозный лидер Страны Советов даже не принял во внимание заявление бывшего премьера Николая Рыжкова, сделанное в 1984 году, о том, что 30% всех доходов государственного бюджета составляла прибыль от продажи алкоголя. С мая 1985-го указы и постановления, направленные на искоренение «пьющих» традиций, посыпались как из рога изобилия. С благословения Горбачёва «процесс пошел». Руководящие работники на местах, вдруг все как один оказавшие­ся «поборниками трезвости», рьяно бросились исполнять установку верхов. Радио, телевидение, газетные полосы, лозунги и плакаты на улицах, предприятиях и в учреждениях назойливо вещали о том, что «трезвость – норма жизни». В стране мгновенно резко сократилось производство алкоголя. А ни в чём не повинную виноградную лозу «приговорили к высшей мере наказания» и пустили под топор. Только за 5 лет антиалкогольной кампании Херсонщина потеряла чуть ли не половину своих виноградников.

В стране практически полностью прекратились производство и продажа вина. Причем теперь это в равной степени касалось и вина марочного, и «бормотухи». Кафе, рюмочные, винные подвальчики, вмиг оставшиеся не у дел, закрылись или продолжали влачить жалкое «безалкогольное» суще­ствование. В продовольственных магазинах убрали винно-водочные отделы. Оставшейся водкой торговали лишь специализированные магазины, причем только с 14:00 до 19:00. Народный эпос не обошел своим вниманием и это событие: «В шесть утра поет петух, в восемь – Пугачёва. Магазин закрыт до двух, ключ – у Горбачёва». Количество подобных водочных спецмагов в Херсоне было достаточно малое. К примеру, такой крупный спальный район, как Шуменский, обслуживали всего два магазина. Один – на улице Благоева, другой – рядом с гастрономом позади кинотеатра «Шумен». Теперь еще задолго до открытия у входов в эти магазины выстраивались длиннющие очереди, чтобы «по сигналу точного времени» уже неорганизованной толпой вломиться в вожделенное нутро специализированной торговой точки. Сдержать мощную волну «страждущих» не могли даже следившие здесь за охраной порядка дежурные «менты». А потому в скором времени на дверях и окнах спецмагов появились крепкие, надежные решетки, и торговать спиртным стали сквозь небольшие окошки. Точь-в-точь как в зоопарке при кормлении хищных зверей! Нормой «единого отоваривания» стали две бутылки в одни руки. Если хочешь больше, становись в очередь второй раз. Да только хватит ли сил и здоровья?

С началом борьбы за трезвость в разряд дефицитных продовольственных товаров попали томат-паста, яблочное повидло, леденцы и все дешевые конфеты. Херсонские народные умельцы умудрялись использовать эти ингредиенты для изготовления вполне качественного самогона. А еще озабоченные граждане Херсона шепотом делились проверенными рецептами спиртных суррогатов вроде браги и «шмурдяка». И нередко где-нибудь в укромном уголке квартиры от посторонних глаз пряталась батарея трёхлитровых бутылей с пенившейся жидкостью на основе риса и дефицитного пива. Над ними бледно покачивались надутые медицинские перчатки – «привет от Горбачёва». С началом алкогольного дефицита из аптек в один миг исчез­ли все спиртосодержащие лекарства вроде настойки боярышника, а в тёмных подворотнях и укромных уголках дворов появилась масса пустых пузырьков-«фанфуриков» из-под лекарств, одеколона и лосьонов. По указке сверху сразу же не в чести стали банкеты и праздничные застолья, причем даже по самым серьезным причинам. А все свадебные пиры вдруг в одночасье стали безалкогольными. За этим строго следили. Впрочем, спиртное на таких мероприятиях всё же втайне присутствовало – в чайниках, самоварах или бутылках из-под минеральной воды. Тогда и родилось выражение «по рюмке чая».

В этот период наряду с чахлой эротикой заграничных фильмов из старых советских картин были изъяты все «алкогольные» сцены. А наиболее рьяные воспитатели подрастающего поколения требовали убрать из школьной программы пушкинские строки «…выпьем с горя, где же кружка?». Антиалкогольная кампания «минерального секретаря» Горбачёва перевернула СССР с ног на голову. Официально чуть ли не всё население огромной страны числилось членами Всесоюзного общества трезвости и даже платило ежегодные взносы: работающие – 1 рубль в год, учащиеся, студенты и домохозяйки – 20 копеек. Вместе с тем, по неофициальным данным, в это время различные алкогольные суррогаты сделали инвалидами и отобрали жизни многих тысяч советских людей. Наконец, в 1990 году процесс горбачёвской «трезвой» кампании был признан ошибочным, и колесо «алкогольной» истории вновь медленно повернуло вспять…

Источник: издание "Мой город - Херсон"